комитет по статистике рф

Иннокентий Павлов

Иннокентий Павлов, игумен, кандидат богословия, преподаватель Библейско-богословского института св. апостола Андрея (Москва)

Тем не менее идеологи православизма сетуют на отказ Госкомстата включить вопрос о вероисповедной принадлежности в анкеты (Госкомстат ссылался на светский характер Российского государства и социальную неактуальность в современной российской действительности такого фактора, как отношение граждан к религии). На симпозиуме "Православие и культура этноса", прошедшем в Москве в Академии наук в октябре прошлого года, упомянутый г-н Пучков приводил в пример опыт США, Японии и Франции, где, несмотря на отсутствие в опросных листах вопроса о конфессиональной принадлежности, имеется достаточно надежная статистика членства тех или иных религиозных объединений. Приведенная, например, в издающемся американским исследовательским центром "Glenmary" справочнике "Церкви и церковное членство в США". Подобный справочник можно было бы подготовить и в России, специалисты для этого есть. Однако сможет ли Московская патриархия, подобно каноническим центрам американских церквей, дать точные данные о численности своих членов? Вопрос, понятно, риторический. Ведь если бы храмы РПЦ вели даже не традиционные приходские книги, а хотя бы учет всех говеющих (постящихся), исповедующихся и причащающихся Великим постом, как было принято в дореволюционной России, количество реальных православных оказалась бы как минимум на порядок ниже той цифры, которую проф. Пучков желает получить за счет методологического подлога.

Те, кто желает включить в анкету переписи вопрос о вероисповедной принадлежности, совершают методологический подлог: они рассчитывают, что в число православных попадут все, кто себя так идентифицирует, вне зависимости от религиозной практики. Указание на конфессиональную принадлежность служит, таким образом, эквивалентом национальной самоидентификации. Речь идет о хорошо известном религиоведам, этнологам и политологам феномене, характерном для ряда стран постхристианской Европы. Особенно жестко такая привязанность видна в странах, входивших в бывшую Югославскую Федерацию, где вне зависимости от отношения к религиозной практике серб назовет себя православным, хорват - католиком, а босняк- мусульманином. В России, конечно, столь жесткой связки национального и конфессионального нет. Тем не менее нельзя исключить, что если вопрос о вероисповедной принадлежности будет включен в опросный лист, порядка половины респондентов отнесут себя к православным. Это будут как раз те, кто рассматривает православие как показатель принадлежности к русской нации, причем не на уровне веры, а на обрядово-бытовом уровне - что находит выражение в пасхальных и рождественских застольях, в крещении детей (без какого-либо дальнейшего их религиозного воспитания), в похоронах "с попом, как у людей", а в последние годы и в церковном венчании при заключении брака. Один московский священник с многолетним стажем сказал мне как-то по этому поводу, что в России большинство называющих себя православными оказываются в церкви лишь дважды: первый раз младенцем, при крещении, а второй уже покойником, когда его приносят отпевать.

Представление о реальном количестве регулярных посетителей богослужений можно получить, обратясь к косвенным данным, например, отчетам органов внутренних дел о количестве пришедших на пасхальный крестный ход в том или ином населенном пункте (их ежегодно приводят местные СМИ). Так, по Москве с ее десятимиллионным населением число лиц, пришедших на главное в году православное богослужение, составляет 110-150 тыс. человек, то есть порядка 1,5% населения.

Причины этого, как правило, банальны: отсутствие доверия к духовенству, как к высшему, так и к приходскому, в связи с чрезмерной коммерциализацией того, что условно можно назвать церковной жизнью. Более образованные и сознательные представители этой части практикующих православных (и не только те, кто пришел в Церковь недавно) снижение своей институционально-религиозной активности объясняют также усилением в церковной среде тоталитарного сознания, выражающегося в обскурантистских настроениях значительной части духовенства и церковных активистов, которые, к примеру, усматривают "число дьявола" в штрихкодах и выступают против ИНН. "Я не могу ходить в эту фашистскую церковь", - заявил мне два года назад один научный сотрудник-гуманитарий, которого еще с начала 70-х я знал как усердного богомольца одного из московских храмов.

Исследования, проводимые независимыми социологическими службами, в последние годы неизменно указывают цифру порядка 4,5% практикующих православных (только они и могут быть названы православными в собственном смысле, смотреть ли на это с церковно-богословской или с секулярно-религиоведческой точки зрения). При этом лица, практикующие посты, чтение утренних и вечерних молитв и ежедневное чтение Священного Писания, далеко не всегда проявляют себя как усердные посетители храмов РПЦ.

Мне кажется сомнительной возможность реализации этих идей. Хотя бы потому, что у уже имеющихся религиозных телепередач крайне низкий рейтинг, и я не предвижу ничего, кроме дальнейшего отторжения телезрителями известных сюжетов и персонажей, если их начнут демонстрировать еще усиленней. Да и вообще телепередачи отнюдь не главное и даже не второстепенное средство для миссии Церкви. Что касается Закона Божьего в школах, то неплохо бы вспомнить, что, несмотря на его повсеместное преподавание в дореволюционной России, именно ее образованный класс в основной своей массе еще задолго до 1917 года явился носителем безбожия. И это при том, что преподаванием Закона Божьего занимались высококвалифицированные законоучителя. Их место теперь, по-видимому, займут не слишком богословски грамотные, зато воспитанные в духе откровенного обскурантизма выпускники и выпускницы Свято-Тихоновского православного богословского института в Москве и подобных ему заведений. При этом в большинстве приходов РПЦ катехизация приходящих в Церковь поставлена либо крайне неудовлетворительно, либо никак. Куда уж тут предъявлять претензии еще на светскую школу!

Тем не менее идеологи того, что я обозначаю как политическое православие, или православизм, продолжают требовать предоставления бесплатного эфирного времени на телеканалах (эту идею проталкивает в Государственной думе депутат Александр Чуев), введения в школах Закона Божьего и богословия в светских вузах, жесткого государственного регулирования деятельности других конфессий, и так вплоть до предоставления некоего государственного статуса, влекущего за собой соответствующее хозяйственное и бюджетное обеспечение.

Ни тогда, ни позже "церковная общественность" этому никак не противилась. Более того, в атмосфере тотального страха, царившей в сталинском СССР в конце 20-х и в 30-е годы, большинство верующих интеллигентов, причем даже из активных прихожан, стали скрывать свою религиозность. Но и когда с 1991 года РПЦ стала пользоваться невиданной доселе внешней свободой, ни епископату, ни духовенству не было резона менять ситуацию, обеспечивающую известную непрозрачность церковных финансов и всякой хозяйственной деятельности под церковной "крышей". Понятно, что в случае восстановления в РПЦ ее полноценного канонического строя на всех уровнях - приходском, епархиальном и общецерковном, возможности для злоупотреблений значительно бы сузились. Однако во многом пролоббированный Московской патриархией закон РСФСР "О свободе вероисповеданий", принятый в 1990 году, только закрепил положение, делающее возможным теперь уже всего 10 гражданам стать учредителями религиозного объединения (данное положение перекочевало и в скандальный закон 1997 года, резко ограничивший свободу вероисповедания). Что позволяет настоятелям с благословения епархиального архиерея регистрировать в качестве "прихода" подобранную "десятку" из преданных ему людей, которые и образуют "приходское собрание", в то время как другие богомольцы данного храма, сколь бы ни были они благочестивы, оказываются вроде как посторонними. Что касается остальных посетителей православных богослужений (прихожанами их невозможно назвать даже по чисто формальному признаку), то большую часть из них устраивает положение клиентов в комбинате ритуальных услуг, в который выродился типичный "приход" Московского патриархата.

Все это было закреплено в определениях Священного собора Православной российской церкви 1917-1918 годов и действовало до тех пор, пока весной 1922 года коммунистический режим не обрушил внутреннюю структуру Российской церкви, во многом лишив ее возможности жить в соответствии с ее каноническими установлениями. Тогда же был нарушен и незыблемый для Православной церкви принцип фиксированного членства в приходе. Приход стал именоваться "религиозным объединением", для регистрации и легальной деятельности которого постановлением ВЦИК в 1922 году был установлен минимум в 50 учредителей, а уже в 29-м этот минимум был снижен до 20 человек. На практике это означало, что надлежащие советские органы вплоть до 1990 года регистрировали, как правило, не более 20 граждан в качестве прихожан одного "религиозного объединения". Понятно, что властям было легче манипулировать столь малочисленной группой, скажем, вызывая куда следует по одному и грозя лишением пенсии. Или - как это практиковали после войны в крупных городах - формировать "двадцатку" по преимуществу из "своих людей".

Собрания, составленные тогда из полноправных членов прихода, решали все важные хозяйственные вопросы и контролировали приходские финансы. На епархиальном уровне такие же права имели епархиальные собрания (из выборных представителей клира и мирян). Наконец, на общецерковном уровне права контроля переходили к Всероссийскому поместному собору в составе правящих епископов и выбранных от епархий клириков и мирян.

Кого же, собственно, следует считать православным? В православной, впрочем, как и в любом традиционном христианском учении о церкви, православный христианин может называться членом Церкви лишь тогда, когда он зафиксирован в этом качестве в конкретном приходе. В России этот принцип неизменно соблюдался со времени крещения Руси и до середины 20-х годов ушедшего ныне столетия. В марте 1917 года Временное правительство ввело гражданскую регистрацию рождений и смертей, браков и разводов. В результате произошел юридический отток из Церкви тех, кто, практически к ней не принадлежа, продолжал числиться ее членом. В свою очередь высшая церковная власть в лице Святейшего Синода это канонически оформила, распорядившись пересмотреть все приходские книги, в них остались только те, кто реально практикует православную веру.

Инициатор этого обращения проф. Павел Пучков не приводит убедительных доводов в пользу того, зачем светскому государству, каковым является Россия, знать то, что давным-давно стало сугубо личным делом его граждан и не имеющим социально-экономической и политической значимости. Зато он четко обозначает искомый результат данной процедуры: "православное население России должно составлять как минимум от 70 до 80 млн. человек". (Вооруженным такой "статистикой", к тому же заверенной печатью Госкомстата, деятелям патриархии будет сподручнее лоббировать во властных структурах свои вполне земные интересы.) Однако в отличие от переписи 1937 года вопрос стоит не о вере в Бога как таковой, а именно о конфессиональной принадлежности, когда иной закоренелый безбожник назовет себя православным или мусульманином, желая этим показать, что он "настоящий" русский или, скажем, татарин.

Институт этнологии и антропологии РАН недавно обратился в Государственный комитет по статистике РФ с просьбой включить в анкету предстоящей в следующем году Всероссийской переписи населения вопрос о вероисповедной принадлежности жителей.

Так сколько же православных в России?

Вера и перепись /PОбщество

5 (243) / Вера и перепись